Смерть на перевале - часть 8 | Death on mouting pass

  Аркадий Кравченко составлял список участников будущего похода. Помня о беседе с майором Николаевым, заведующий туристическим клубом долго размышлял по поводу каждой кандидатуры; нужны были люди проверенные, спортивные, тренированные и, по возможности, не слишком болтливые и любопытные. Хотя в двадцать лет болтливость и любопытство свойственны всем нормальным юношам и девушкам.

  Напротив Кравченко, на колченогом стульчике, притулился Игорь Воробьев, который уже свыкся с мыслью о том, что он будет главным, что именно на него партия и правительство возложили ответственность за важную экспедицию, что именно ему поручено руководить происходящим. За минувшие три дня Игорь словно раздался в плечах, стал старше, мудрее. Он важно беседовал с Аркадием Семеновичем, всем своим видом давая понять, что он не просто студент Игорь Воробьев, а руководитель будущего похода, облеченный властью и ответственностью.

  - Итак, без вопросов у нас проходят по списку Углов, Семихатко, Лебедева, Портнова, Словак... С ними вы уже много раз ходили по самым сложным маршрутам... - рассуждал Кравченко, водя карандашом по листу бумаги. - Кого еще возьмешь с собой?

  Игорь задумчиво покачал светловолосой головой. Теперь даже проверенные ребята вызывали у него недоверие и опасение, он беспокоился об их несовершенстве, мягкотелости, слабости... Он словно возвысился над обычной группой и стал ясно видеть все недостатки своих товарищей. Мучительные колебания и раздумья и так отняли у него очень много времени; каждый день он выбирал, размышлял, прикидывал, и никак не мог остановиться ни на одной кандидатуре. Более спокойный, закаленный в жизненных бурях Кравченко предложил:

  - Вот есть отличный парень, бывалый походник, Олег Вахлаков. Он с вами два раза ходил до Уральского Камня, можно его включить в группу. Тем более, он сам просился в поход. Парень он здоровый, на него можно самый тяжелый рюкзак навесить - он справится. Потом - Феликс Коротич, он с третьего курса, нормы ГТО прекрасно сдал, учится отлично, впишется. Я думаю, в ваш коллектив. И Женя Меерзон.

  - Согласен, - ответил Воробьев. Ему стало легче при мысли, что кандидатуры предложил сам Аркадий Семенович.

  В принципе, неплохие ребята, вот только Вахлаков... Во время прошлого похода произошли довольно странные и неприятные события, которые заставили Игоря усомниться в честности и порядочности веселого здоровяка с заметным брюшком, грозившим в самом непродолжительном времени превратиться в настоящее брюхо: крупный силач Вахлаков очень любил покушать.

  Веселый, разговорчивый, общительный, Олег прекрасно ладил со всеми, только иногда бывал утомителен своей болтливостью. Но во время прошлого похода случился досадный инцидент: пропали деньги, которые лежали в дерматиновой сумке с замочком, конечно, незапертым. Чтобы не потерять в походе деньги и билеты на обратную дорогу, чтобы бумаги не промокли от снега в карманах, ребята складывали документы, купюры и билеты в потертую коричневую папочку-сумку, заворачивали в целлофан и прятали в один из рюкзаков.

  И вот в последний день похода, когда группа уже выходила к поезду, хватились - и обнаружили, что билеты и паспорта на месте, а денег — нет. Потеряться купюры вряд ли могли, папка лежала на дне рюкзака, за которым присматривали особенно внимательно. Все были в растерянности и недоумении; сумма была небольшая, да и откуда у бедных студентов крупные сбережения? Ясно было, что деньги кто-то взял. Игорь сам себе не верил, но ночью он слышал странные шорохи, позвякивания, а, открыв глаза, во тьме палатки заметил копошащегося Вахлакова.

  - Ты чего, Олег? - спросонья удивился Игорь.

  - Да вот живот схватило, - пробормотал растерянно Вахлаков, - ищу уголь активированный, а то мочи нет, понос начинается.

  Игорь успокоено перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон. Когда обнаружили пропажу, в душе Игоря сразу поселились неприятные подозрения, но он постыдился их высказывать. Может, и впрямь деньги каким-то таинственным образом выпали из папки? Может, их взял кто-то другой? Игорь долго мучился, потом подошел к Вахлакову, безмятежно жующему бутерброд в ожидании поезда, и спросил:

  - Олег, ты не брал деньги? Ну, помнишь, тогда, ночью, когда ты уголь искал? Может, ты по ошибке взял, а потом тебе неудобно стало признаться? Скажи честно, я никому не расскажу. Положим деньги в рюкзак и скажем, что они случайно выпали из папки.

  Вахлаков налился свекольным цветом и в гневе завопил:

  - Ты что, сдурел, что ли?! Я в жизни чужого не брал, даже по ошибке! Что я, сумасшедший, что ли, по-твоему?

  Игорю стало так неудобно, так совестно, что он стал уговаривать Вахлакова успокоиться и никому не рассказывать о разговоре. Но Вахлаков раскипятился и уже в полный в голос орал, так что ребята, сидевшие на рюкзаках чуть поодаль, стали оборачиваться и с интересом прислушиваться к происходящему. Дятлов переминался с ноги на ногу, проклиная себя за то. что затеял это глупое разбирательство, а Олег кричал, поднявшись в полный рост и нависая над Игорем, как колосс Родосский:

  - Нет, ты докажи, прежде чем обвинять! Я такой же комсомолец, как и ты, такой же студент. По какому праву ты меня обвиняешь в воровстве?!

  Игорь стал извиняться и уговаривать Вахлакова успокоиться, но тот все орал и скандалил, ничем не напоминая того веселого добродушного парня, каким он был еще несколько минут назад. Превращение милого парнишки в разбушевавшегося скандалиста почему-то убедило Игоря в несостоятельности подозрений, и всю обратную дорогу Игорь пытался загладить свою вину перед товарищем. Но, приехав домой, он вспомнил, что во время прошлого похода, куда ходил и Вахлаков, пропали часы у Семихатко. Руслан очень переживал потерю, корил себя за легкомыслие и все вспоминал отличные «командирские» часы, подаренные ему отцом.

  Он полагал, что посеял часы по время спуска с горы, тем более, кожаный ремешок размок от снега и неплотно облегал руку. Но Игорь хорошо помнил, что часы были на запястье Руслана, когда группа уже сидела в палатке, ожидая ужина. Он мельком взглянул на циферблат, чтобы узнать, который час...

  Руслан же упрямо твердил, что часы потерял на горе, спорить с ним было бесполезно, тем более, что искать круглый маленький предмет в снегах Урала - занятие совершенно гиблое, бесполезное. Игорь мучился и страдал, строя предположения и домыслы, но никаких доказательств у него не было, так что со временем неприятная история изгладилась из его памяти. Вот только отношения с Вахлаковым похолодали; теперь Игорь избегал встреч с бывшим приятелем, и, завидев могучий торс в коридорах института, искал предлог, чтобы не поздороваться с Олегом, сворачивая в столовую, в библиотеку или куда-нибудь еще. Но сегодня Игорь старался быть особенно объективным, потому что сам ощущал свою избыточную подозрительность и недоверчивость.

  Он решил согласиться с Кравченко, чтобы не показаться мелочным и злопамятным. И Кравченко твердой рукой вывел химическим карандашом последние три фамилии списка: «Вахлаков, Коротич, Меерзон». Девять фамилий. А десятую можно не вписывать, с десятым членом экспедиции ребятам и самому Игорю только предстоит познакомиться; это чернявый Степан Зверев, с которым Кравченко встречался в кабинете майора Николаева. Именно он будет настоящим руководителем похода, но пусть честолюбивый юноша считает главным себя; так будет лучше и удобнее для всех.

  Игорь налил себе ужасного черного чая в треснувший стакан и с удовольствием стал пить. В кабинете Кравченко он давно чувствовал себя как дома; даже лучше, если учесть, что странности матери в последние дни настолько усилились, что Игорь стал подозревать ее ненормальность.

  Мать все-таки выворотила несколько досок пола и долго светила в образовавшийся проем фонариком-«жучком», маниакально нажимая на рычажок динамо-машинки. Фонарик жужжал, и слабое пятно желтоватого света падало в черную дыру, откуда, по словам матери, несло мертвечиной.

  - Игорек, погляди, где там дохлая крыса? - настойчиво гнусила мамаша, выставив толстый зад, обтянутый застиранным байковым халатом. - Чувствуешь, как пахнет мертвечиной?

  Игорь покорно глядел в образовавшийся проем, шарил кочергой под досками, но, кроме старого строительного мусора, ничего не находил. Мать раздраженно ныла:

  Там что-то мертвое, Игорек, я чувствую. В комнате уже дышать невозможно!

  Источник мифического запаха так и не был обнаружен. Тогда мать надела марлевую повязку, чтобы хоть немного отфильтровать зараженный дыханием смерти воздух. В повязке она проверяла тетради и, даже ложась спать, не сняла толстый респиратор, сквозь который с затрудненным шумом проходило ее дыхание.

  Узнав, что сын собирается в поход, сумасшедшая Тамара решила в его отсутствие полностью обследовать комнату и найти, наконец, источник зловония. Она украдкой принесла здоровенный лом, топор, которые взяла в школе, из пожарного уголка, и с нетерпением стала ожидать отъезда горячо любимого сына, который вдруг стал помехой на пути очищения жизненного пространства.

  Кроме того, Тамара стала слышать какие-то голоса, тихие и угрожающие. Голоса неразборчиво пугали, предостерегали, тревожили, но пока были тихими и неясными. Их источник тоже был неопределенным; то ли они звучали в голове Тамары, то ли раздавались из-под полу, где разлагалась чудовищная крыса...

  Иногда в назойливом бормотании невидимых голосов Тамара различала отдельные слова: «мертвецы», «смерть», «бойся», «берегись»... Ей показалось, что она слышит голос покойного мужа, погибшего на войне, но неразборчивые шепоты и причитания сливались в одну страшную мелодию, которая выводила бедную женщину из себя. Тамара ничего не рассказала Игорю, в глубине души понимая ненормальность происходящего, но сама была уверена, что стоит найти источник мерзкого запаха - и мучительное состояние прекратится, голоса замолчат, жизнь снова войдет в свою колею и больше ничто не помешает ей проверять сочинения, подчеркивать красным карандашом ошибки, ставить отметки и готовиться к следующим урокам.

  Игорь замечал, что мать настороженно прислушивается к чему-то, но старался не думать о том вечере, когда из старенького радиоприемника раздались потусторонние слова умершего папы.

  Он тоже хотел как можно скорее пойти в лес, в поход, услышать радостный и здоровый скрип снега под лыжами, ощутить умиротворение и спокойствие, скользя под куполом серого уральского неба, посреди снежной равнины или кедрового леса, такого красивого и мирного. Тогда его нервы, перегруженные учебой и общением с мамой, успокоятся, здоровая кровь побежит по жилам, сон станет крепким, аппетит - отменным, целые дни и ночи он будет проводить в компании веселых ребят, друзей, с которыми жизнь скоро заставит его расстаться.

  Он, Игорь, станет заместителем декана, известным ученым и крупным руководителем, защитит диссертацию, а в лаборатории откроет новый закон, который перевернет все имеющиеся на сегодняшний день научные представления...

  - Скорее бы послезавтра! - вырвалось у Игоря, а Аркадий Семенович улыбнулся:

  - Не терпится в поход?

  - Да, Аркадий Семенович, - признался Игорь. - Охота немного отдохнуть в лесах, в горах, песни попеть…

  За девушками поухаживать... - лукаво подхватил Кравченко. - Самое время тебе за девушкой приударить, ведь ты уже на пятом курсе, вот-вот институт закончишь. Кстати, Зине ты нравишься, кажется мне...

  Зина мало интересовала Игоря, она была толстой и непривлекательной, но сама мысль о том, что он нравится кому-то, была чрезвычайно приятна и грела самолюбие. Игорь заулыбался, на зарумянившихся щеках показались симпатичные ямочки, так волновавшие пылкое сердце Зины Портновой. Куда приятнее Игорю было бы услышать о том, что им заинтересована Люда Лебедева...

  В глубине души он не сомневался, что Люда с радостью пойдет на сближение, надо только выбрать удобный момент и поговорить с нею о чувствах, предложить дружбу, намекнуть на дальнейшие перспективы их отношений и его, Игоря. В походе он сможет добиться Людиного внимания и как-то выстроить их отношения.

  А Зинка - это даже хорошо, просто отлично; она создаст такую милую напряженность, будет оказывать Игорю знаки внимания, ухаживать за ним, это, конечно, повлияет на Люду, заставит ее быть более активной и открытой. Игорь мысленно уже расставил все на свои места и представлял картину: он объясняется с Людой, потом честно говорит о своих планах заплаканной, но понимающей его Зинке, они договариваются остаться друзьями...

  Аркадий Кравченко хмыкнул, глядя на мечтательное выражение на лице молодого человека, и совсем по-стариковски подумал: «Эх, молодость, молодость! Куда все ушло, куда подевался юный пыл, молодая страсть, горячая кровь? Видно, пора мне готовиться к пенсии - укатали Сивку крутые горки»...

  Аркадий тоже налил себе чаю из закопченного чайника и достал баранки, которыми Игорь тут же аппетитно захрустел, а сам заведующий обмакивал сначала в горячий чай - зубов у него уже было маловато, порастерял он свои зубы на гражданской, в НКВД, в тюрьме, отобрала их у него все та же безжалостная Судьба, в которую товарищ Кравченко истово верил.

  Двое мужчин с удовольствием пили чай и беседовали, на улице шел крупный красивый снег, укутывая теплым одеялом обмерзшие деревья, налипая на провода, покрывая асфальт пушистым ковром. Все же зима шла к концу, теплых дней становилось все больше.

  Собрание назначили на шесть часов вечера. К желтому двухэтажному зданию подтягивались, болтая и веселясь, участники предстоящего похода. Пришел Игорь Воробьев, следом за ним появились Углов и Семихатко, хлопнула дверь за Зиной Портновой и Людой Лебедевой; раздались быстрые шаги Юры Словака; чуть не опоздали Женя Меерзон и Феликс Коротич - долго ждали троллейбуса. Последним явился весельчак Вахлаков, в распахнутом тулупе и мохнатой ушанке казавшийся совсем громадным великаном.

  Ребята вошли в небольшую комнатку, где сразу стало очень тесно и шумно. Кое-как расселись на скрипучих стульях; Вахлаков взгромоздился на подоконник, девушки присели на диванчик у стены. Не успели угомониться, как вошел Аркадий Семенович с незнакомым чернявым мужчиной.

  - Ну, здравствуйте, спортсмены! - весело поздоровался Кравченко, усаживаясь за стол. -Все в сборе?

  - Все в сборе! — отрапортовала активная Зина, ради встречи с Игорем принарядившаяся, в кофточке с отложным воротничком и плиссированной юбке, удачно скрывающей толстые ноги и тяжелый зад. В походе придется носить спортивный костюм, который совершенно не идет ей; так пусть в этот вечер Игорь увидит, какая она элегантная и красивая!

  Люда тихо улыбалась, глядя на Юру Словака, который был чересчур нервен. Потрясение, пережитое им в вокзальном тоннеле, никак не выходило у него из памяти. Люда по-своему истолковала нервность Юры; ей показалось, что он не хочет при всех демонстрировать их начавшуюся близость. С одной стороны, это было разумно, с другой - Люде стало немного обидно, она сжала губы и отвела взгляд в сторону. Игорь Воробьев был очень напряжен; он глубоко осознавал свою ответственность и чувствовал важность происходящего.

  - Вот, ребята, один хороший человек просится с вами в поход, - начал Кравченко, указывая на Степана Зверева. - Он воевал, трудился, так что только теперь появилось у него время, чтобы походить на лыжах, полазить по горам. Конечно, товарищ Зверев старше вас, но я со своей стороны горячо рекомендую взять его в вашу сплоченную группу. Человек он веселый, активный, мастер спорта, так что хлопот у вас с ним не будет. Впрочем, дадим ему слово; пусть товарищ Зверев сам за себя говорит!

  Степан улыбнулся всеми своими фиксами, став чрезвычайно обаятельным. Он встал, пригладил курчавые волосы и с заметным акцентом начал:

  - Я хочу с вами, уважаемые товарищи, отправиться в лыжный поход самой сложной категории. Вот товарищ Кравченко вам про меня почти все сказал: я воевал, прошел фронт, потом работал и учился, занимался партийной работой. Сейчас оглянулся - а жизнь-то проходит, я уж старый становлюсь. Ведь я когда-то на лыжах отлично ходил, замечательно, только вот теперь, под старость лет, не с кем мне в походы отправляться. Мой старинный товарищ Аркадий Семенович пообещал, что спросит у ребят, бывалых туристов - возьмут ли меня с собой? Я человек полезный, многое умею, кроме того, возьму с собой охотничье ружье, чтобы пострелять белок и зайцев, поохотиться. В тех местах, куда вы отправляетесь, знатная охота! Глаза у юношей загорелись при упоминании об охоте. Нечего было и думать об этом раньше, без товарища Зверева; ни у кого из них не было разрешения для покупки ружья. Да и денег таких не водилось. Упоминание же о старости также было хорошим ходом; студенты втайне действительно считали всех людей старше тридцати лет довольно пожилыми. Степан откровенно признал свой недостаток, старость, так что показался им человеком прямым и приятным. Да еще - охотником, лыжником, а главное — фронтовиком! Девушки тоже заинтересовано смотрели на кудрявого Степана.

  - Мы с Аркадием Семеновичем вместе работали, так что он меня может охарактеризовать. - продолжал Степан. - Я член партии с пятнадцатилетним стажем, имею награды, медаль «За Отвагу», но вот стою сейчас перед вами и волнуюсь, как школьник: вдруг вы меня не возьмете? Может, вам скучно покажется брать в свой веселый коллектив такого немолодого и незнакомого вам человека? Решайте, товарищи комсомольцы, мою судьбу, а я скажу только: очень мне хочется в поход!

  Искренность Степана Зверева задела студентов; им стало даже даль такого отличного человека, коммуниста, фронтовика, который так по-детски просит их взять его с собою.

  Только Игорь Воробьев понимал, в чем дело: ему намекнул на это во вчерашней беседе седой майор Николаев. Но и ему очень понравился Степан. Толик Углов колебался и размышлял: вдруг Степан окажется плохим человеком? Вдруг по старости он не сможет быстро идти на лыжах? Или вот начнет выпивать? Но свои опасения Углов не высказал вслух; его и так считали перестраховщиком. Недавнее происшествие с цыганкой тоже было поводом для молчания.

  Толик очень боялся, что Русланчик начнет хохмить и пересказывать смешную сцену охмурения глупого Толика грязной цыганкой-гадалкой. Толик тяжело вздохнул и решил молчать, как рыба. Когда вопрос о Степане вынесли на голосование, Толик вместе со всеми поднял руку, хотя интуитивно Зверев его отталкивал, казался непростым и опасным человеком. Но Толик так привык подчиняться воле большинства, был так неуверен в себе, что не задал ни одного вопроса.

  - Конечно, надо взять товарища! - горячо поддержал Степана Вахлаков. - Что нам, жалко, что ли! Тем более, ружье!

  - Дело не в ружье, - неторопливо сказал Женя Меерзон, тихий очкастый юноша с большим носом. Женя учился в мединституте, поэтому к его мнению прислушивались; в походах он был настоящим доктором, чья помощь оказывалась своевременной и профессиональной. Особо уважал Женю мнительный Толик Углов, - дело в том, что товарищ имеет полное право с нами пойти. Мы будем только рады, - закончил вежливый Женя, слегка сконфузившись и покраснев.

  Женя и сам учился в другом ВУЗе, поэтому он считал своим долгом поддержать Степана. Тем более, взрослый, опытный человек в походе - это всегда хорошо, это надежная опора на всякий непредвиденный случай. Женя был дальновидным, интеллигентным юношей, привыкшим тщательно обдумывать все свои шаги, высказывания, мнения...

  Он никогда не спешил, не торопился, даже ходил медленным спокойным шагом, как взрослый рассудительный человек. В институте ему уже доверяли больных, на которых Женя производил самое лучшее впечатление своим умным лицом, толстыми стеклами очков и тихим голосом настоящего врача.

  В походах с Женей было немало хлопот - он не слишком хорошо ходил на лыжах, но зато был надежным и порядочным человеком, всегда готовым прийти на помощь товарищам. Женя никогда не отказывался от тяжелой ноши, не скулил, не жаловался, даже когда упал при спуске с высокой горы, разбил драгоценные очки и практически ослеп, все последующие дни двигаясь почти наощупь.

  Жене пришлось много страдать в жизни, хотя сам он не любил про это вспоминать. Маленьким мальчиком он попал в фашистский концлагерь, располагавшийся на территории Польши. Родители его погибли под Львовом, их расстреляли в овраге вместе с другими евреями, не успевшими скрыться. Женю прятали сердобольные соседи, но полицаи нашли мальчика и отправили в лагерь, где практически невозможно было выжить.

  Семилетний ребенок видел груды трупов, истощенных до последней степени, видел жертвы чудовищных нацистских экспериментов, которые проводились в лаборатории. Чудом он избежал участи большинства узников - в тот день, когда Женю должны были отвести в страшное здание посреди лагеря, пришли наши. Даже бывалые, закаленные в боях солдаты ужаснулись увиденному. А крошечный скелетик с номером на тоненькой, как палочка, руке, доверчиво прижимался к груди солдата, по лицу которого текли крупные слезы.

  На всю жизнь Женя запомнил запах шинели, ее грубый ворс, жесткие, но нежные ладони освободителя, влажный черный хлеб, который ел, давясь, под одобрительные слова солдат...

  Магическое слово «фронтовик» произвело на Женю огромное впечатление; он сразу проникся к Степану Звереву полным и безоговорочным доверием и даже любовью. Но высказал свое мнение не торопясь, тихим голосом, как всегда поступал в жизни. Женя жил в детском доме, получил образование, прекрасно учился, так что учителя и воспитатели души в нем не чаяли. Потом мальчик легко поступил в медицинский институт.

  Это было чрезвычайно трудно; еще недавно бушевало страшное дело врачей-вредителей, уморивших гениального отца страны товарища Сталина. Эти врачи сплошь были евреями, агентами мирового сионизма; смелая женщина Лидия Тимощук разоблачила проклятых оборотней, но они успели лишить жизни, злодейски «залечить» огромное количество советских людей.

  Некоторых врачей успели расстрелять, более удачливые получили двадцатипятилетние сроки лишения свободы, но тут оказалось, что произошла ошибка. Врачи никого не убивали. У отважной Лидии Тимощук отобрали обратно орден, которым наградили до этого за успешное разоблачение, но слухи продолжали связывать врачей, евреев и чудовищные убийства, которые они совершают.

  Только отличный аттестат Жени, прекрасные характеристики из райкома комсомола и великолепно сданные экзамены позволили юноше стать студентом. Большую роль сыграл и концлагерь, в котором ему посчастливилось выжить. Будь Женя взрослым, его после немецкого лагеря немедленно посадили бы в советский, как предателя и мерзавца. Но семилетний мальчик не мог отвечать за свою трусость, из-за которой оказался за колючей проволокой.

  Приемная комиссия рассмотрела документы абитуриента Меерзона и приняла его в институт. Жена начал свой путь в медицине, движимый самыми благородными целями. Но, помимо целей идеальных, были и вполне материальные стремления: Женя хотел жить хорошо. Убогая обстановка детского дома, жалкие игрушки, серая застиранная одежда вызывали у мальчика отвращение: даже через адское пекло концлагеря пронес Женя воспоминания о своем доме, о своей семье, об обильных субботних застольях, когда на столе появлялись прекрасные блюда, состряпанные мамой и бабушкой: рыба-фиш, сырники, овощная икра, гусиные шкварки...

  Стол был накрыт белоснежной скатертью, горели свечи в старинном семисвечнике, в графине рубиновым цветом переливалось вино, которое давали попробовать и мальчику. Семья была зажиточной, родители - трудолюбивыми. Мама отлично шила, к ней обращались все высокопоставленные персоны, желавшие иметь красивые платья и костюмы, отличного покроя пальто и пиджаки. Отец был сапожником, мастером высокого класса, но для сына он желал иной карьеры.

  Папа обнимал маленького Женю и певучим голосом рассказывал, как Женя вырастет, как выучится, как станет носить отличные костюмы и лакированные ботинки, золотое пенсне и мягкую шляпу. К Жене будет ходить лечиться весь город; он будет самым уважаемым человеком! И у него будет много денег, чтобы его жена и маленькие детки ни в чем не знали отказа.

  Папины слова часто звучали в душе мальчика в самые страшные дни заточения в смертельном лагере; словно волшебное заклинание, он повторял папины обещания и верил, что с ним ничего не случится. Родителей уже не было в живых, их несчастные тела превратились в землю, из которой мы все пришли и в которую мы все уйдем, но их любовь и надежда продолжали согревать и спасать мальчика.

  На нарах Женя закрывал глаза, складывал истощенные руки на впалой груди и мысленно представлял себе папино дорогое лицо с черной бородкой, живыми яркими глазами и прекрасной улыбкой. Думал он и о маме, полной и красивой Розе Исааковне, которая подает на стол кушанья мягкими круглыми руками и ласково разговаривает с любимым сыночком... И седая бабушка Двойра протягивает внуку пирожок с вишнями, говоря на идише: «Кушай, маленький красавец, милый мальчик Женечка!»...

  Эти картины детства сохранили Жене жизнь в концлагере, позволили не потерять себя в казенной и нищей атмосфере детского дома, от него всегда исходило теплое сияние любимого ребенка. А кого любили родители, того все будут любить. По крайней мере, так уверяла бабушка Двойра, а она всегда бывала права.

  Женя больше всего на свете мечтал о собственной квартире. Он так часто воображал обстановку своего будущего дома, красивую мебель, скатерть с кистями, большие просторные комнаты, картины на стенах, что квартира уже как бы существовала в реальности. Правда, пока еще не принадлежала юноше. Следовало приложить большие усилия, чтобы получить ее.

  Женя был терпелив, скромен, но очень целеустремлен. Ночами в шумной общаге он сидел за учебниками, готовясь к каждому экзамену и зачету, стараясь получить только отличную отметку. Другие студенты писали шпаргалки, веселились, выпивали, танцевали, ухаживали за девушками, прожигали жизнь, распевая извечные студенческие песни: «По рюмочке, по маленькой, налей, налей, налей», «Колумб Америку открыл, для нас совсем чужую; дурак, зачем он не открыл на нашей улице пивную!», а Женя старательно учился.

  На втором курсе он стал ходить в походы благодаря знакомству с Феликсом Коротичем, которого поселили в его комнате общежития. Рассудительный и спокойный Феликс сразу нашел общий язык с таким же тихим и рассудительным Женей. Женя был худым, черненьким, большеносым и высоким. Уши у него слегка оттопыривались, что придавало внешности много мальчишеского, детского.

  Втайне Женя Меерзон мечтал о пластической операции, которую сделает себе, став богатым и успешным. Он попросит коллег-врачей поплотнее прижать к голове эти мерзкие лопухи, которые так не гармонируют с его интеллигентной внешностью.

НЛО -

ближний разум

Смерть на перевале: Отрывок восьмой