Смерть на перевале - часть 1 | Death on mouting pass

  Над большим промышленным городом занималась заря. Несмотря на ранний час, на улицах было немного людей: большинство горожан работало на заводах, а там первая смена вставала к станкам уже в семь часов утра. Хмурое небо чуть посветлело на востоке, дул сильный пронизывающий ветер, начиналась метель. Молодой человек в модной куртке с меховым воротником и кроличьей шапке-ушанке прыгнул в деревянный дребезжащий трамвай. Ехать предстояло долго: юноша жил на самой окраине, там, где за бараками и желтенькими двухэтажными домиками чернел густой уральский лес. В трамвае были свободные места; молодой человек сел у окна и начал ковырять пальцем корку льда, покрывавшую стекло. На душе у него было тревожно. Вчера его вызвали в комитет комсомола технического института, где он учился на пятом курсе. Освобожденный секретарь комсомольской организации долго мялся, задавал какие-то странные вопросы и в конце концов мрачно сообщил:

  - Поступил звонок из комитета государственной безопасности. Тебя попросили явиться завтра в девять тридцать в семнадцатый кабинет, к майору Николаеву. Игорь, скажи честно, ты что-то натворил?

  У Игоря мгновенно пересохло во рту. В голове пронеслись звуки джаза, который сопровождал студенческие вечеринки; пара анекдотов про Никиту и кукурузу, которые он слышал от однокурсников; модные узкие брюки, о которых он мечтал, но на стипендию, пусть и на стипендию круглого отличника, пока не мог себе позволить. Брюками торговали в студенческом общежитии. Игорь уже начал откладывать деньги, сильно опасаясь, впрочем, что его причислят к стилягам, с которыми безжалостно боролись газеты и радио с телевидением. Ничего ужасного он не делал, но чувство страха было очень сильным. После смерти отца всех народов и друга всех детей прошло всего шесть лет. И хотя мир вокруг разительно переменился, люди стали гораздо более свободными и веселыми, Игорь Дятлов хорошо помнил времена, когда по ночам во дворы въезжали черные машины и увозили неизвестно куда славных инженеров, конструкторов, партийных работников... Члены их семей не смели даже плакать; полуодетые жены и дети молча смотрели вслед отъезжающей машине. Вскоре, впрочем, пропадали и они.

  - Я ничего не творил, Сергей Иванович, - стараясь быть спокойным, ответил Игорь. - Вы же хорошо меня знаете. Выполняю общественную работу, пишу диссертацию, готовлюсь к государственному экзамену.

  - Да знаю, знаю я про диссертацию, - раздраженно нахмурился комсомольский вожак, - все уши уже прожужжали про твою диссертацию. Игорь Дятлов - талант, будущий Курчатов... Никто не спорит. Ты вспомни, может, где лишнее сказал, пошутил, не с теми людьми разговаривал. Ты же в секретной лаборатории работаешь, не забывай.

  - Я об этом никогда не забываю, - с достоинством ответил Игорь. В голове у него прояснилось: возможно, его вызывают в страшное серое здание именно по поводу работы в физической лаборатории. Там ставились эксперименты с радиоактивными материалами, очень важные и серьезные эксперименты. Они могли сыграть громадную роль в борьбе с Америкой, которая с каждым годом становилась все опаснее для СССР. Игорь Дятлов был очень одаренным студентом; кроме того, его идейное настроение было абсолютно безупречным. Ему и еще двум товарищам партия и правительство доверили исключительно важную работу, он старался всеми силами оправдать оказанное доверие. Игорь всей душой верил в победу коммунизма. За работу платили сущие гроши, но Игорь работал не ради денег.

  Комсомольский вожак еще немного повыспрашивал у Игоря про настроения в группе, где юноша был комсоргом, потом немного успокоился и записал на бумажке номер кабинета и фамилию майора. Вручил записку Игорю:

  - Паспорт не забудь. Тебе оставят пропуск. И смотри, не опаздывай.

  Последнее предупреждение было излишним. Интересно было бы посмотреть на отпетого идиота, который легкомысленно опаздывает на допрос в КГБ. Игорь попрощался и вышел. На душе скребли кошки, но он убеждал себя не волноваться - скорее всего, его хотят проинструктировать по поводу работы. Город был закрытым, иностранцев туда не пускали, но вдруг... В фильмах и книгах американские шпионы были пронырливыми и хитрыми; может, кто-то из них миновал кордоны и заграждения, по поддельным документам въехал в город и теперь шныряет где-нибудь в непосредственной близости от лаборатории Уральского Научного Центра?

  Когда за студентом закрылась дверь, комсомольский секретарь тяжело вздохнул и, гремя ключами, принялся отпирать большой железный сейф, стоявший в углу каморки. Он спрятался за открытой дверцей и зашелестел бумагами. Потом раздалось звяканье стекла и тихое бульканье. Вожак молодежи был тайным алкоголиком. Он пристрастился к выпивке еще на фронте, когда ходил в атаку и пешим ходом дошел до Берлина, написав свое имя на полуразрушенной стене серого здания. Он пил ежедневно, к вечеру полностью доходя до невменяемого состояния. Пока ему удавалось скрыть свое болезненное пристрастие, но руки по утрам дрожали все сильнее, лицо было пепельно-бледным, а к заветному шкалику приходилось прикладываться все чаще. Он с ужасом думал о том дне, когда его разоблачат, лишат работы, уволят... Чем больше он этого боялся, тем больше пил, чтобы снять состояние мучительной тревоги. Жена у него умерла, детей не было; в пустой комнатушке коммунальной квартиры он пил водку из граненого стакана и вспоминал войну. К мирной жизни он не сумел приспособиться.

  Этот студент его давно беспокоил. Еще на фронте у Сергея Ивановича выработалось определенное чутье, которое знакомо многим солдатам. Без этого чутья, способности предчувствовать и предвидеть смерть, он погиб бы еще в Сталинградской битве. Какое-то смутное и непереносимое чувство тревоги заставляло его покинуть окоп за пару секунд до того, как туда падал снаряд. Однажды он выпрыгнул из машины и пошел пешком, уступив свое место уставшему бойцу. Машина подорвалась на мине; почти были убиты или получили тяжелые ранения. Через полгода фронта Сергей научился чувствовать и гибель товарищей; иногда он смотрел в лицо своего друга, однополчанина, и вдруг ясно осознавал, что тот - не жилец. Проходило несколько дней, и боец погибал от вражеской пули или снаряда. Сергей не мог бы объяснить, по каким признакам он чует смерть, но интуиция ни разу его не подвела. Бывало, появится в роте новый солдатик. Крепкий, смышленый, стреляный воробей, которому вроде уже пришлось пройти и огонь, и воду, и медные трубы. Шутит, смеется, сворачивает самокрутки с дешевой махрой... А у Сергея сердце сжимается ледяной рукой; и точно - лежит уже солдатик неживой на обгорелой измученной боями земле... Многие старые солдаты обладали подобным чувством. В Бога и в черта не верили; а вот предчувствиям, проверенным на практике, полностью доверяли.

  И, когда Сергей Иванович впервые увидел первокурсника Дятлова, он ощутил знакомое щемление в сердце и смертную тоску. Напрасно он ругал себя за мистицизм, развенчанный Лениным и Энгельсом, напрасно списывал свои ощущения на постоянную пьянку; он ясно чувствовал, что Игорь - не жилец. Игорь отлично учился, занимался общественной работой, рос и продвигался; его портрет висел на Доске Почета; а хмурый фронтовик Сергей Иванович старался не глядеть на эту фотографию - от нее веяло смертью, каким-то холодным ужасом. Впрочем, комсомольский руководитель уверил себя в том, что у него не в порядке психика. «Ничего, вот пойду в отпуск, уеду в деревню, пить завяжу, все пройдет», - думал он каждый год и каждый год проводил свой маленький отпуск, запершись в убогой комнатушке и непрестанно выпивая. Даже сегодня общение с этим Дятловым заставило его удвоить дозу водки, чтобы немного унять страх и тревогу.

  ... Игорь даже не догадывался, почему Сергей Иванович так странно холоден к нему и почти груб. Мало ли проблем у секретаря комсомольской организации огромного института. Да еще этот тревожный звонок... Игорь отправился домой, прихватив в библиотеке пару нужных книг. Высокий, белокурый юноша всегда мог взять домой даже те книги, которые строго-настрого запрещалось выдавать на руки. Но красота - страшная сила, поэтому страшненькая библиотекарша в ужасных мужских очках всегда шла ему навстречу. Она тайно надеялась, что когда-нибудь Игорь заметит ее и пригласит... Ну, хотя бы в скверик рядом с институтом, посидеть на лавочке, съесть мороженое в вафельном стаканчике, немножко поболтать. Но Игорь почти не замечал некрасивую девушку и был с ней рассеянно-вежлив. Ему нравились смелые, спортивные и веселые девушки с крепкими фигурами и открытыми лицами.

  Честно говоря, ему нравилась одна-единственная девушка, но поговорить с ней он пока мог только во сне. Эти сны, эти чудесные и немного стыдные сны, в которых он брал ее за руку, близко смотрел в ее красивые серые глаза, обнимал ее за плечи... После этих снов Игорь чувствовал счастье и какую-то смутную неловкость, как будто он без спроса позволил себе что-то лишнее, интимное. После этих снов Игорь становился с Людой подчеркнуто-вежлив и отстранен. Ему казалось, что девушка догадывается о его чувствах и желаниях; она пытливо смотрела на него, тихонько улыбалась, накручивая на палец пряди светлых волос... Игорь старался заставить себя думать о ней, как о прекрасном товарище по спортивным походам, о хорошем друге, который всегда готов помочь, об отличной студентке и комсомолке; не очень-то это получалось. Но Игорь дал себе слово - он подойдет к Люде и поговорит с нею, когда получит диплом. Поговорит не так, как обычно они общаются на студенческих вечеринках и в походах, а так, как показывают в итальянских фильмах: нежно и страстно, властно и мужественно...

  ... В мечтах о Люде Дубининой Игорь чуть не проехал свою остановку. Он спохватился, когда хриплый голос водителя из вечно неисправного динамика проорал:

  - Площадь труда!

  Протиснувшись к выходу через уже плотную массу людей, Игорь выскочил из вагона. Метель усилилась; белые змеи поземки извивались у ног, ветер бил в лицо, пришлось опустить уши шапки. До серого помпезного здания было рукой подать, но в вестибюль юноша вошел совершенно обледеневшим. Суровый милиционер выдал ему пропуск в обмен на паспорт, который изучал чрезвычайно долго, сравнивая фотографию в документе с краснощеким от мороза и ветра лицом студента. Наконец, махнул рукой и дал полоску бумаги с выведенным четким почерком номером кабинета. Дверь оказалась распахнута настежь. Игорь для порядка постучал и вежливо спросил:

  - Можно?

  - Здравствуйте, Игорь Михайлович, - официально ответил сидящий за столом седовласый мужчина. Хотя он был абсолютно седым, лицо у него было молодое и подвижное. Особенно - черные густые брови, которые так и ползали по широкой физиономии, как две большие гусеницы.

  - Догадываетесь, зачем мы вас вызвали? - мужчина показал на стул, и Игорь осторожно присел.

  Майор выжидающе смотрел на студента. Он много лет проработал сначала - в НКВД, потом - в КГБ; много, очень много людей прошло через его кабинет. Он знал, что человек испытывает страх и растерянность, припоминая все свои делишки и промахи, судорожно пытаясь понять, для чего его пригласили (привезли, приволокли) к этому страшному человеку, который обладает неограниченной властью над его бедной жизнью. Иногда люди сами начинали рассказывать о своих прегрешениях, мнимых и истинных, приплетая множество друзей и знакомых. Страх - великая штука, куда более действенная, чем боль или пытки. Пытать, конечно, тоже приходилось, но Николаев не был садистом или палачом; только в самых крайних случаях запирательства прибегал он к мешочку с песком или ударам по гениталиям. Он неохотно занимался этой неприятной частью своей работы; его следовало довести до этого упорным запирательством или наглым поведением. Наглецов, впрочем, он видел в своем кабинете чрезвычайно редко. Обычно это были ненормальные, которых потом отправляли в специализированные больницы, где врачи заботились о том, чтобы эти люди никому больше не причиняли хлопот. Пара уколов, горсть таблеток - и наглец становится смирным и тихим идиотом, никому не доставляющим проблем... Майор Николаев был в душе психологом. Он использовал человеческие слабости и получал отличный результат. Никаких потом «кровавых мальчиков» в ночных кошмарах; сон у майора всегда был спокойным и крепким, как у любого человека, честно и хорошо выполняющего свой долг. Этот студент ему сразу понравился; видно, что за душой у него ничего страшного нет. А то, что Дятлов вспотел и побледнел - это хорошо, это поможет наладить первичный контакт. Юноша эмоционален, впечатлителен, это очень неплохо. И держится молодцом:

  - Я полагаю, что наша встреча связана с лабораторией, - вежливо произнес Игорь, стараясь смотреть майору прямо в глаза. - С лабораторией Уральского Научного центра, где я участвую в экспериментах с радиоактивными материалами.

  Майор молча кивнул, продолжая сверлить молодого человека глазами-буравчиками. Черные брови нахмурились, словно майор настоятельно требовал припомнить что-нибудь еще. Юноша молчал.

  - Игорь Михайлович, вы комсомолец? - спросил майор наконец.

  - Конечно! - с радостным облегчением ответил Игорь. - Я комсорг группы.

  - Это хорошо, - майор чуть улыбнулся, показывая, насколько это хорошо. - Мы вызвали вас по чрезвычайно важному и серьезному делу. Я слышал, вы увлекаетесь туризмом?

  - Да. Я участвую в работе туристического клуба института, - с явным облегчением принялся рассказывать Игорь. - Мы ходим в походы уже четыре года, весь Урал облазили, были почти везде. В основном, на лыжах, зимою: отлично в прошлый раз сходили! Целых две недели были в тайге, обогнули весь север Урала, прошли мимо Краснотурьинска, до Ивделя...

  Майор внимательно слушал, приподняв свои удивительные брови. Все, что рассказывал Игорь, ему было хорошо известно. Недаром они так долго рассматривали его кандидатуру и тщательно изучали маршруты его туристической группы. Игорь - отличный походник, спортсмен, на которого можно положиться. Именно такой человек ему, Николаеву, и был нужен.

  - Скажите, Игорь Михайлович, как у вас дела с учебой? - мягко перебил разошедшегося студента майор. - Говорят, вы отлично учитесь?

  - Это правда, - с удовольствием ответил юноша. - Я даже начал писать диссертацию на тему о радиоактивных веществах. Мой научный руководитель доволен мною, поэтому мне разрешили начать писать диссертацию уже сейчас, хотя я еще только на пятом курсе и государственные экзамены еще впереди.

  - Скажите, вы готовы стать заместителем декана? - неожиданно спросил кэгэбэшник, хитро поглядывая на Игоря.

  Студент растерялся и чуть открыл рот. Ему предлагают стать заместителем декана! Ему, способному, но обычному студенту предлагают место, на которое мог был претендовать куда более заслуженный человек. Если бы Игоря спросили, согласен ли он стать султаном Брунея, он удивился бы меньше. Ему на миг показалось, что все происходящее снится ему, как объятия Люды Дубининой; и этот кабинет, залитый хмурым зимним светом, и этот бровастый майор с загадочной улыбкой на тонких губах, и сам этот странный и удивительный день... Игорь сидел с полуоткрытым ртом в каком-то гипнотическом трансе, а Николаев продолжал:

  - Не скрою, ваша кандидатура вызвала много вопросов, но в целом мы пришли с руководством института к единому выводу: вы вполне справились бы с этой должностью. Вы перспективный, трудолюбивый, настоящий советский человек, на которого может положиться партия и правительство Советского Союза. Вы можете справиться с такими обязанностями, так мы решили.

  - А как же Гофман? - пискнул напряженно Игорь, вспомнив патлатого очкастого кандидата наук, старшего преподавателя, давно метившего на эту должность. - Валентин Абрамович больше меня подходит, у него больше опыта и научных работ...

  - Гофман... - саркастически ухмыльнулся Николаев. — Мы все знаем про вашего Гофмана, уважаемый товарищ Дятлов. Политические анекдоты и полная бытовая распущенность. Антисоветские песенки, перепетые с чужого голоса, неразборчивость в связях... - Николаев похлопал по какой-то пухлой папке, лежавшей на столе перед ним. Создавалось полное впечатление, что в папке - обширное досье на несчастного Гофмана, по которому давно плачет тюрьма. - Нет, советская власть не даст таким вот Гофманам занимать ключевые посты в государстве и образовании. Для этого у нас есть свои, проверенные люди... - майор поднял брови и круглыми искренними глазами посмотрел на Игоря. - Ну как, хочется тебе стать замдекана?

  Игорь пораженно кивнул. Сбывалась самая заветная его мечта (после женитьбы на Люде Дубининой). Лицо студента стало совершенно детским, словно он разговаривал с чудесным джинном из сказки, готовым исполнить все его сокровенные желания. Майор Николаев показался Игорю чрезвычайно могущественным и прекрасным человеком; он испытал что-то похожее на острый приступ влюбленности. Студент так и сидел молча, а майор, перейдя на «ты», стал подходить к главной теме беседы. Ох, черт, как трудно вести беседы, а не допросы! Майор отметил про себя, что следует поучиться новому стилю разговора; нелегко ломать устоявшиеся привычки. Власть сменилась, народ распустился без твердой руки Сталина, все стали умные и свободолюбивые... Надо и ему, Николаеву, немного перестроиться, а то что-то больно долго сегодня сверлил он бедного студента глазами; этак и перепугать недолго. А мальчишка-то на все готов за сладенькую конфетку: ишь, как обалдел от предложения стать заместителем декана факультета! Наверное, если бы самому майору предложили бы стать ну... скажем, министром внутренних дел, он не испытал бы такого потрясения. Однако, нужно ковать железо, пока горячо.

  - Ты, Игорь, должен понять, что к нам случайных людей не приглашают, - мягко завел Николаев, стараясь придать лицу самое дружеское и вместе с тем таинственное выражение. - Наша контора тщательно выбирает тех людей, которым хочет дать важное и чрезвычайно сложное задание. Есть у меня уверенность, что ты, Игорь, наш человек, настоящий комсомолец, готовый выполнить задание партии и правительства. Дело в том, что к нам поступила очень интересная информация, которая нуждается в проверке. Нужен человек отважный, смелый, спортивный... На севере Свердловской области живут так называемые вогулы, или, правильнее, манси, слыхал про них? Занимаются скотоводством, пасут оленей кое-где, кочевали раньше с места на место, а теперь пробуют жить крестьянским трудом. Революция дала им все: и теплые дома, и радио, и электричество... Был это отсталый и дикий народец, верил во всякие глупости и дикости. Особенным влиянием пользовались у них шаманы, ихние колдуны. Приносили жертвы, молились по-своему, выспрашивали у духов советов во всяких сложных делах. Главный бог у этих вогулов - Нуми-Торум, а разговаривать с ним можно через богиню Сорни Най, или, по-нашему, Золотую Бабу. Вот для этой-то Золотой Бабы и приносятся жертвы, моется нелегально золотишко по ручьям и притокам речек, творятся всякие дикости. По нашим сведениям, хитрые шаманы продолжают свою религиозную деятельность; может, и жертвы продолжают приносить. Где-то в районе Вижая регулярно стали пропадать люди. Кого-то находят потом, кого-то - нет. Рассказывают и о каких-то светлых огненных шарах, которые летают над перевалом; о странном подземном гуле. Ясно, что россказни эти распускают сами вогульские шаманы, чтобы сохранить в неприкосновенности место своих религиозных сборищ. Говорят, где-то там хранятся у них запасы золота, а некоторые источники утверждают, что в заброшенной пещере стоит идол этой самой богини, изготовленный из чистейшего самородкового золота. Вот вогульские шаманы и зверствуют. У нас в стране сейчас идет борьба с проявлениями отсталости и мракобесия; повсеместно закрывают церкви, сектантов сажают. А тут, в опорном краю державы, такое происходит. Впрочем, есть и еще одна версия - возможно, представители капиталистических держав проводят какие-то странные испытания нового оружия, опробуют радиоактивные вещества или еще что... В общем, странные вещи творятся. И мы приняли решение снарядить экспедицию в тот район; все осмотреть, поспрашивать местных жителей, пройти перевалом и тщательно все зафиксировать. Вокруг там лагеря; место угрюмое и темное. Не стоит возбуждать подозрения своим походом; пойдете, как обычно, маршрут практически без изменений, может, чуть посложнее будет. С вами отправим нашего человека. Дадим оружие. Никто не должен знать о цели вашего похода; вы ведь все равно в поход собрались, насколько мне известно?

  Игорь зачарованно кивнул, глядя на майора с диким восхищением и обожанием. Ему, обычному, пусть и талантливому студенту, правительство и комитет государственной безопасности доверили чрезвычайно важное дело! Он всегда знал, что его судьба необычна! В душе Игорь был крайне честолюбив, он мечтал о карьере, известности, зарубежных поездках на симпозиумы и конгрессы. Но о таком он даже мечтать не смел! Стать заместителем декана в двадцать два года! Отправиться в опасную экспедицию, чтобы раскрыть тайну огненных шаров, испытаний опасного оружия! Игорь что-то пропищал пересохшим от страшного волнения горлом.

  - Ну, вот и отправитесь в обычный с виду поход. Возьмешь студентов-друзей, бывалых туристов, нашего человечка прихватите и - айда! В спортклубе института мы договоримся, выдадут вам наилучшее снаряжение. И если справитесь с заданием, узнаете, что там происходит - быть тебе, Игорек, замдекана! А наша организация тебя поддержит; будем регулярно встречаться, поддерживать отношения, помогать тем твоим коллегам, что могут сбиться с верного пути. Важно ведь остановить человека, помочь ему сделать правильный выбор...

  По привычке Николаев стал вербовать Игоря в осведомители, но окончательно потрясенный студент этого не понял. Он был готов за майора в огонь и воду. Оружие! Экспедиция! Тайное поручение! Какое сердце юноши не затрепещет от этих прекрасных и таинственных слов, словно сошедших со страниц «Острова сокровищ»...

  - Партия надеется на тебя, Игорь! - торжественно произнес Николаев и сам умилился. Студент ему нравился; на такого можно положиться. Такие за идею на все готовы, на все способны. Конечно, Дятлову ни к чему знать о том, что пропавших людей иногда находили в не очень приглядном виде. Мягко говоря. С оторванными конечностями, выколотыми глазами, отрезанными языками... Зачем студенту знать такие нехорошие подробности? Пусть идут себе в лыжный поход, поют под гитару свои веселые песни, целуют крепких розовощеких девушек... Может, все обойдется. Может, это пошаливают беглые урки из соседних лагерей. А про огненные шары - и вовсе бред старых, теряющих свою былую власть шаманов. Одно слово - дикари. Дикари двадцатого века! Николаев был материалистом. Он твердо знал, что души никакой нет, а если и есть что-то этакое, эфирное, то его легко выбить на допросе простым ударом в живот. Николаев не верил ни в честь, ни в совесть, ни в порядочность. Седые профессора плакали и сдавали своих собственных родственников, признаваясь в контактах с английской разведкой; партийные работники валялись у него в ногах, выплевывая слова диких признаний и выбитые зубы; отцы предавали детей, а дети - отцов. Все зависит от того, куда бить, чем и сколько раз. Некоторые ломались еще до применения физических средств воздействия; от страха торопливо наговаривая на себя и других людей... Вот, скажем, этот милый парень: такому надо сразу дать в морду, чтобы ошеломить, сломать. А потом провести задушевный опрос мягким отеческим голосом, склоняя к признаниям. И готово. Нет, с Игорем Дятловым не пришлось бы долго возиться. Приятный парень. Николаеву всегда такие нравились.

  Николаев еще долго объяснял Игорю, чего ждут от него партия и правительство. Дал схему маршрута, на которой красным пунктиром были отмечены опасные места, связанные с пропавшими людьми и огненными шарами. Угостил черным отличным чаем в граненом стакане в красивом подстаканнике. Велел подписать несколько бумаг. Напомнил о неразглашении тайны. Немножко постращал, потом успокоил, пожал руку и проводил до входных дверей в серое страшное здание. Было решено встретиться еще раз и обсудить все возникшие сложности; поговорить о кандидатурах студентов, которые отправятся в поход. Именно - поход; о том, что это экспедиция, будет знать только Игорь. И еще один человек, встреча с которым еще впереди.

  Проводив студента, Николаев пошел не в свой кабинет, а поднялся на два лестничных марша выше. Простуженная секретарша благосклонно кивнула в сторону генеральского кабинета:

  - Вас ждут, проходите.

  Николаев чеканным шагом вошел в кабинет и по всем правилам поприветствовал начальство. В глубине души он был не очень доволен новым генералом; уж больно он молод и либерален! Все какие-то идеи, новшества, перемены... Николаев не любил перемен еще с тех пор, когда приходилось замазывать чернилами некоторые лица на фотографиях в учебниках сынишки. Неприятная это вещь - перемены. Сегодня товарища Троцкого обожает вся страна, а завтра даже имя его упомянуть равносильно гибели. Сегодня товарищ Бухарин поучает советский народ и что-то там философствует в своей мягкой интеллигентской шляпе и глупом пенсне, а завтра товарища Бухарина предлагают расстрелять, как бешеную собаку, причем те же подобострастно внимавшие ему советские люди. Николаев чуть нахмурил густые брови, чтобы не выдать смутного огонька недовольства в глазах. Ну, поиграет начальство в свои экспедиционные игры, насладится отчетами из похода наивных студентов, почитает сообщения по радиопередатчику; поиграет и забудет. Может, арестуют парочку ободранных шаманов, воняющих хлевом и дохлой рыбой, проведут показательный процесс, сошлют их куда-нибудь еще севернее. Все будет как обычно, - считал Николаев. Он докладывал генералу об успешно проведенной беседе, уточнял маршрут, советовался по поводу внедряемого в группу человека. Красноватое лицо майора в полутьме генеральского кабинета походило на обветренное лицо старинного пирата, готовящегося к дальнему плаванию.

НЛО -

ближний разум

Смерть на перевале - часть 1