Смерть на перевале - часть 4 | Death on mouting pass

  Звон далеких бубнов раздавался в воздухе; словно десятки примитивных, обтянутых кожей инструментов тряслись в чьих-то руках, нагнетая страх и ужас. Невнятное пение приближалось, хотя слов разобрать было нельзя; многочисленные голоса ныли что-то мрачное и тоскливо-предостерегающее... Сознание Юрия не могло вместить смысл пения, понять его суть, но душа забилась в конвульсиях приближающейся гибели. Инстинкты в темных глубинах мозга переводили юноше неясные звуки: это была сама Смерть. Вот в невнятице ноюших голосов выделились отдельные слова, не имеющие принадлежности к известному человеческому языку, но вполне узнаваемые глубинами подсознания:

  - Берегись! Не ходи! Оставь в покое древних богов! Ты умрешь! Умрешь! Умрешь! Сползая по холодной стене, Юрий надеялся только на одно — что мрачная ледяная сущность, вмещающая в себе эти разноголосые, но такие похожие голоса, эти звуки первобытных бубнов и стоны зверей, не коснется его, промчится мимо, пролетит, не задев его распластанное уже по земле тело...

  На миг он отключился. Очнувшись через несколько секунд, он обнаружил себя лежащим в луже, у самого выхода из тоннеля. В светлой арке выхода виднелось звездное небо, далекие фонари, несколько машин у стоянки… Все было как обычно. Юра поднялся, ощупал себя, проверил портмоне, отыскал оброненную сумку с товаром. Его продолжала бить дрожь, но ощущение мистического ужаса прошло, растаяло в воздухе. Очевидно, с ним случился какой-то приступ, вроде эпилептического. Нужно показаться врачу! Он переутомился, переволновался, замерз, - вот результат. Мама всегда говорила, что нельзя пренебрегать своевременной едой: завтрак, обед, ужин.

  Он не послушал маму, вот что из этого вышло. Он может заболеть и даже умереть; может сойти с ума! Юра был в ужасе от такой перспективы. Его куртка была вся в грязи, брюки были мокры и тоже испачканы, шапка пострадала не так сильно, но и на ней кое-где виднелась жирная грязь. В ужасном настроении студент договорился с таксистом, недоверчиво рассматривающим его испорченную одежду.

  - Упал в переходе, - угрюмо пояснил Юра. Таксист вздохнул и кинул на сиденье «Победы» какую-то ветошь, чтобы не испортить салон. Он запросил с грязного парня в два раза больше, чем обычно стоила ночная поездка от вокзала на запад города, и всю дорогу жалел, что не попросил три счетчика - уж больно быстро подозрительный парень вынул деньги из бумажника. Там было еще достаточно денег, - переживал таксист.

  А Юра на заднем сиденье трясся от волнения и боролся с сильным головокружением. В ушах все звучал звон и лязганье, заунывный напев, набирающий силу с каждой секундой, нагнетающий смертную тоску и страх. Однако студент тщательно проверил содержимое сумки, ощупал в темноте чулки, галстук», аккуратно переложил вещи, которые, к счастью, не выпали в грязь и не пострадали. Убытков не будет!

  Это успокоило Юру и немного воодушевило. Пожалуй, ему и в самом деле следует сходить в лыжный поход: успокоить нервы, переменить обстановку, сблизиться с ребятами из института, чтобы не отрываться от коллектива.

  Надо показать, что никакой он не стиляга, не фарцовщик, не спекулянт, а теплый парень, отличный гитарист, веселый товарищ, всегда готовый подставить свое плечо под общий груз. Да и с Людой можно продолжить отношения, девушка очень, очень нравится ему. Глупо упускать такой шанс. Юра повеселел, только мокрые брюки беспокоили его. Пожалуй, придется их выбросить. Придя домой, в маленькую комнату, которую он снимал у одинокой старушки, Юра с сожалением покачал головой, разглядывая испорченную одежду. До самого утра он стирал куртку - благо, в этот день дали горячую воду, которая появлялась в домах города по строгому графику, всего два раза в неделю. Сам он с наслаждением мылился, терся мочалкой, смывая со своего крепкого молодого тела остатки пережитого ужаса и страдания.

  Иногда он мрачнел при мысли о деньгах, которые пришлось отдать таксисту-вымогателю, но успокаивал себя мечтами о хорошей прибыли за товар. Он решил еще накинуть цену на галстуки, ничего не уделяя Мальцевой. С первыми серыми лучами рассвета Юра спокойно заснул в аккуратной постели. Куртка сушилась на плечиках у батареи, брюки, усердно отчищенные и успешно спасенные, лежали под матрацем, чтобы не потеряли форму. Юрочка был не только экономен, но и аккуратен.

  -----------------------------

  Начальник туристического клуба политехнического института прошел огонь, воду и медные трубы. Это сделало его спокойным и терпеливым по отношению ко всему, что происходит в мире. На заре туманной юности он служил в эскадроне Махно, куда попал исключительно случайно, будучи захвачен врасплох в одной из украинских станиц. В станицу он приехал землемером и агрономом, полный восторженных грез по поводу своего будущего.

  Аркадий сам выбивался в люди; помочь ему было некому. Его родители, бедные киевские мещане, умерли, когда он только начал учиться в сельскохозяйственной академии. Будущий агроном бегал по урокам, вбивая в тупые детские головы кое-какие известные ему премудрости математики; подрабатывал рассыльным, курьером, расклейщиком афиш...

  Наконец, он получил вожделенный диплом. Перед ним, казалось, открылся целый мир. Юный землемер глядел в зеркало и видел светлоглазого русого юношу с румянцем не нежных щеках, еще не знавших бритвы...

  В стране происходили смуты и начиналась кровавая революция, но молодой Аркадий Кравченко был окрылен открывшимися перед ним перспективами и почти не беспокоился по поводу митингов на улицах и воплей о свободе, равенстве и братстве.

  Уехав в отдаленную украинскую станицу с вечным укладом казачьей жизни, он и вовсе думать забыл об угрозах свержения власти и передела собственности. Зеленые поля, тучные коровы, стога ароматного сена, милые хатки с белеными стенами - все это умиротворяло и заставляло верить в добро и покой.

  И когда враждебные вихри ворвались в тихий мир Аркадия, для него это оказалось неожиданностью. Лихие всадники на сытых конях, вооруженные до зубов, заняли станицу контрреволюционеров и составили списки подлежащих расстрелу - юноша старался не особо вдумываться в происходящее.

  Он был уже не так молод - сравнялось ему двадцать лет, так что по тем меркам вполне подходил Аркадий на пост руководителя продразверстки. Аркадий равнодушно объезжал окрестные деревни, где пухнущие с голоду люди проклинали его; несколько раз на него нападали, стреляли, один раз избили до полусмерти кольями, чтобы не отдавать нажитое...

  Молодого большевика считали очень смелым и преданным партийной идее (Аркадий вступил в ряды ВКП(б)), а на самом деле он стал просветленным, которых единицы на земле. Еще в широкой украинской степи открылась молодому махновцу-землемеру одна истина, на которой и зиждется мир: все предначертано. Все заранее решено, придумано и согласовано. Всем управляет Рок, он же Бог, равнодушный и нам неподвластный. Человек - это как муравей в муравейнике; ползает, копошится, делает запасы...

  Потом муравейник смывает бурным весенним потоком, и гибнет глупый муравей, посвятивший всю свою никчемную жизнь заботам о несуществующем «завтра». И его припасы, и личинки, и сама муравейная мелкая мудрость - все исчезает и гибнет. Выход прост - не надо сопротивляться. Нужно отдаться течению жизни и перестать спорить с Судьбой.

  Конечно, Аркадий не хотел умирать. Он хотел жить как можно лучше, но, когда это не удавалось, смирялся и терпел, словно буддийский монах. Он равнодушно внимал проклятиям и угрозам, терпеливо выслушивал нытье и жалобы, молча выполнял свою тяжелую работу. Вечерами красноармейцы пили спирт и пели еще более мрачные песни; а Аркадий размышлял о предначертании человека. И ему открылось, что предначертание человека и есть сама смерть, тлен и прах, о делах Божьих никто ничего знать на земле не может.

  И Аркадий равнодушно глядел на расстрелы, на сотни смертей от сыпняка, на голод и холод, которым были причиной внезапно взбесившиеся сами эти люди, что сейчас плачут и страдают.

  Долго длилась гражданская война; наконец, и на Дальнем Востоке разбили последнего царского генерала, выгнали интервентов, потекла более-менее спокойная жизнь. Изменилась жизнь, изменился и сам Аркаша Кравченко: он превратился в плотного невысокого мужчину самой заурядной наружности. Только цепкие светлые глаза с черными точками зрачков выдавали натуру сложную, противоречивую, скрытную.

  Рассудительный спокойный Аркадий пошел на повышение: ЧК, ГПУ, потом - НКВД. В тридцатых, когда враги народа и шпионы совсем обнаглели пошли ва-банк, когда даже крупные военачальники и сотрудники органов государственной безопасности оказывались сплошь и рядом предателями дела партии и советского народа, арестовали и Аркадия Кравченко, бывшего к тому времени заместителем начальника в районном отделе НКВД.

  Рыдающая жена собирала мужу немудреные вещички, а философ Аркадий молчал и продолжал додумывать свою важную и глубокую мысль о предначертании. Додумывать сильно мешал молодой агрессивный следователь, желавший выслужиться во что бы то ни стало и приказывавший мучить Кравченко всеми возможными способами. Избитый, беззубый, ворочаясь с одного отбитого бока на другой, Аркадий продолжал думать о Судьбе, управляющей людьми.

  Он отказывался признаваться, и «царица всех доказательств» никак не могла завершить дело о превращении Кравченко из честного коммуниста во врага народа. Но мойры пряли свои нити судеб; одна из них щелкнула ножницами, и молодого следователя расстреляли за связь с троцкистами. А Кравченко выпустили из спецтюрьмы, в которой содержали предателей - НКВДшников.

  Почему так получилось, из-за чего пришло внезапное спасение - было неясно, в те мрачные годы немало было путаницы в следственных делах, так что шанс на чудесное спасение всегда оставался, как у муравья, которому в бурном потоке попалась хвоинка или палый листочек... Правда, в партии Кравченко восстановили только через много лет, в пятьдесят пятом, но освобожденный Аркадий устроился на работу снабженцем на ликеро-водочный завод, где вполне успешно трудился и в годы войны.

  Завод, правда, водку временно не выпускал, стали варить пиво, которое помогало восполнить дефицит многих жизненно важных витаминов и полезных веществ, но, когда война кончилась, заработали снова на полную мощность. Аркадий многое мог достать, подписать массу важных бумаг, проникнуть в любые, самые закрытые приемные. И все это благодаря спокойствию и какому-то удивительному равнодушию, с которым выполнял самые трудные задания.

  Потом ему предложили отличное место заведующего туристическим клубом института. К спорту Аркадий всегда тяготел, достать мог все, что угодно, характер имел ровный, несклочный... В партии его восстановили, работать с людьми он умел всегда, со всеми он находил общий язык. И никогда не рвался он к власти, не желал делать карьеру, а хотел жить спокойно, пока новые бурные ветры и потоки не налетели на муравейник...

  Конечно, все эти годы Аркадий поддерживал отношения с тайной канцелярией, успешно донося о недозволенных вещах, глупых и легкомысленных разговорах, настроениях среди рабочих и студентов. Так уж устроена жизнь, - говорил себе Аркадий Семенович, входя в тяжелые двери серого здания в самом центре города. Люди - они все равно что насекомые, несмотря на свои идеи и самомнение. Чему быть - того не миновать. Он, Аркадий, много убил людей, а кого и за что - он и знать не знал; видно, он тоже - орудие рока, не более того.

  Так думал Аркадий Семенович Кравченко, входя в большое помпезное здание, построенное в стиле «ампир». Он быстро нашел нужный кабинет - за столько лет научился отлично ориентироваться, хотя номер на пропуске был незнакомый - семнадцатый. Странный номер, поскольку на первом этаже по неписанному закону всегда располагались канцелярия, архив и хозяйственные службы, да еще малозначительные кабинеты для приема не в меру бдительных граждан, пишущих доносы на соседей по коммунальной квартире.

  - Здравствуйте, Аркадий Семенович! - профессионально-радушно приветствовал руководителя спортивного клуба бровастый седой человек в сером костюме. - Очень рад вас видеть.

  - Взаимно, - коротко и вежливо ответствовал Аркадий. - Зачем вызывали?

  - Приглашали, Аркадий Семенович, просто - приглашали! - доброжелательно, но настойчиво поправил краснолицый. - Такого заслуженного человека мы можем только пригласить. Дело у нас к вам, уважаемый товарищ Кравченко.

  Аркадий после приглашения присел и внимательно посмотрел в глаза собеседника. Напрасно тот отгородился настольной лампой, выбрал самый темный угол кабинета; наметанный глаз Аркадия сразу заметил слабую неуверенность и недостаточную информированность хозяина кабинета. На этот раз, похоже, и вправду - пригласили. Что-то им нужно не по части доносов и сексотства, а по части его, Аркадия, знаний и умений, по части его работы.

  - Уважаемый товарищ Кравченко! - немного напыщенно начал кагэбэшник, - дело касается вашего спортивного клуба для студентов при политехническом институте. Как вообще идут дела в связи со спортом, походами, сдачей норм ГТО?

  Аркадий Семенович стал осторожно и неторопливо рассказывать об успехах и достижениях в работе спортивного клуба. Перешел к настроениям среди студентов-спортсменов, отметил некоторых, особенно одаренных, ребят, по фамилиям и заметил, как напряглось лицо майора Николаева при фамилии «Воробьев». Аркадий постарался еще равнодушнее глядеть куда-то мимо лица собеседника, размышляя, какую роль предстоит ему сыграть в судьбе талантливого студента...

  - Как вы полагаете, этот Воробьев справляется с ролью руководителя туристической группы? - заинтересовался майор. - Можно доверить ему ребят, снаряжение, ружье? Иногда ведь в тяжелые маршруты вы даете им ружье?

  - Только при наличии спецразрешения, - моментально отозвался Кравченко. - Никак иначе. И схему маршрута утверждаем на партийном заседании, на заседании актива клуба, у ректора...

  - На этот раз - подчеркнул голосом Николаев, - можно не утверждать схему маршрута. Мы предлагаем свою схему, разработанную лучшими специалистами-топографами, мастерами своего дела. Вот карта, - Николаев достал из сейфа лист плотной бумаги, испещренной значками и стрелками, - она охватывает район перевала Сяхат-Хатыл на севере нашей области. Для наших целей необходимо, чтобы группа студентов, умелых туристов, прошла именно по этим местам, записывая данные, осуществляя фотосъемку местности. Есть у нас кое-какие сведения, что именно здесь творятся какие-то непонятные дела с местными шаманами манси. Дикари приносят жертвы, пугают людей, молятся своим идолам... В общем, вы понимаете.

  Кравченко все понимал, о чем сразу сообщил майору. Не понимал он только, почему именно такое серьезное ведомство заинтересовалось пустячным, по его мнению, поводом. Но Николаев не стал вдаваться в подробности: мертвые люди, обезображенные трупы, огненные шары - может, ничего странного студенты и не обнаружат. А если обнаружат, то нужно, чтобы глаз был свежим, не «замыленным», все подмечал. Шаманы и шаманы; пусть гуляют, повышают спортивную ловкость и сноровку...

  - Группе мы доверим оружие, надеюсь, простого охотничьего ружья будет достаточно. Дадим хороший фотоаппарат и, - тут майор значительно поднял палец, - рацию! Чтобы в случае чего-то интересного сразу с нами связаться, а мы вышлем самолет. И вот что я хотел бы предложить - пусть в составе группы пойдет наш человек. Все-таки нужно последить за ребятами, оказать им поддержку, помощь в случае чего. Нужен сильный и ответственный специалист. Согласны?

  Кравченко был согласен. Он цепко следил за движениями майора, делая выводы о том, что экспедиция предполагается опасная, сложная, что майор не сказал и части правды, что студенты будут как бы пробным шаром, собирателями информации, а уж вслед за ними последует никак не меньше, как карательная экспедиция, которая в пух и прах разобьет шаманов с их нелепыми бубнами и шкурами...

  - Человек наш опытный, бывалый, прошел много испытаний и всегда доказывал свою преданность делу партии и Ленина, - завел майор привычную шарманку, а Кравченко так же привычно кивал каждому слову его ритуальной речи. - Надо внедрить его в группу, познакомить с ребятами, объяснить его присутствие какими-то личными целями... Никто не должен знать, кто это такой.

  Аркадий внутренне хмыкнул: к студентам, которые несколько лет вместе учатся, живут в одной общаге, внедрить совершенно незнакомого человека, да так, чтобы никто ни о чем не догадался? Видно, план продумывал субъект не слишком умный и дальновидный, наверное, этот примитивный майор с бровями, так и прыгающими по красному лицу. И вообще, создается впечатление, что это буря в стакане воды.

  Мало стало у ведомства работы после смерти товарища Сталина, верховного жреца Бога-Рока, вот и принялись заниматься всякой ерундой. Надо же - шаманы их взволновали! Посадить парочку манси, устроив перед этим показательный суд в каком-нибудь обшарпанном клубе, влепить им по десять лет - и никаких больше шаманов. Но, видно, начальство требует, вот майор, стреляный воробей, и суетится. Да, это тебе не почки на допросах отбивать...

  Кравченко склонился над схемой, внимательно изучая маршрут. Что ж, район знакомый, походы в те места были, проходили довольно успешно, Правда, на этот склон перевала не ходили на лыжах - путь тут сложный, продуваемый всеми ветрами: справа — равнина, кое-где поросшая кедрами, слева - довольно крутой склон горы. Тут всегда холоднее градусов на пять-шесть, а зимою это очень существенно. И палатку неудобно ставить, так что именно этого небольшого района туристы всегда избегали. Никаких удивительных колдунов никто из турклуба не видел; однажды встретили беглого уголовника, дали ему булку хлеба, а потом писали объяснения в местном райотделе милиции - вот и все мистические встречи...

  - Переночевать они должны будут тут, - указал майор толстой авторучкой. Пусть поставят палатку вот у этой горы и спят себе. Ну, конечно, пара дежурных пусть понаблюдают, сделают записи в походном дневнике, пофотографируют...

  - Тут крайне неудобно ставить палатку, - сыграл дурака Кравченко, - не лучше ли им перейти за перевал и заночевать в более защищенном от ветра месте? Как они тут будут на самом склоне, над продуваемой равниной?

  - И все-таки, товарищ Кравченко, именно здесь они поставят палатку, - с нажимом ответил Николаев. - По нашим сведениям, именно это место пользуется у населения дурной славой. Впрочем, сами посудите, одни названия чего стоят: Гора Девяти Мертвецов; Перевал Мертвецов, Ручей Мертвецов, Гора, Где Плакал Ребенок, гора, Где Приносятся Жертвы...

  Это все наиточнейший перевод мансийских названий, я специально связывался с профессором из университета. - Николаев самодовольно поглядел на Кравченко. - Этот профессор мне много о вогулах порассказывал. Они до восемнадцатого века приносили человеческие жертвы, вот что! Потом их крестили насильно, обратили в православие под страхом смертной казни, чтобы не поклонялись духам и медведям. Потом Советская власть освободила этих дикарей от гнета шаманов и вождей, да только, видно, им неймется. Народ бестолковый, глупый, пьют, как свиньи, ткут какие-то дрянные одежды из крапивы и конопли, разводят скот, а сами живут хуже скотины. До сих пор при лучине многие сидят...

  Николаев долго и с удовольствием излагал мысли, почерпнутые из беседы с насмерть перепуганным старичком-профессором. Университетский жрец науки был твердо уверен, что его арестуют за хранение подрывной литературы: втайне профессор увлекался оккультными науками и дома хранил книги по астрологии и хиромантии.

  Когда его стали спрашивать о колдунах, бедный ученый почувствовал себя в тисках инквизиции – он боялся, что его увлечения и тайные книги стали достоянием страшных органов госбезопасности. Однако его опасения оказались ложными, и в благодарность за сохранение жизни и свободы он снабдил Николаева самыми обширными сведениями о древних вогулах и хантах, еще в одиннадцатом веке упоминавшихся в русских рукописях под странным именем «югра».

  Они появились на Урале во второй половине первого тысячелетия до нашей эры; явились неизвестно откуда, предположительно - из Западной Сибири, со своими дикими и страшными верованиями. Сохранили язык, сходный с угорскими языками, все обычаи, нравы, словно и не коснулась их железная длань цивилизации.

  Майор внимательно слушал разглагольствования профессора, кое-что записывал, так что старичок совсем разошелся и даже немного напугал майора жуткими преданиями об охоте Сорни-Най - страшной богини, мечущей огненные стрелы в любого, кто не посторонится, не освободит ее путь. Громадная, выше самого высокого кедра, узкоглазая, раскосая великанша идет по тайному мистическому пути, ледяной волной устраняя любое препятствие, уничтожая все живое и дико смеясь. Раскаты ее хохота оглушают; огненные стрелы ослепляют; гул ее поступи сводит с ума.

  Сорни-Най собирает души, вынимая их из живых существ; чем-то она напоминает зловещую Кали, а шаманы — жрецов-тагов, душивших во славу Кали несчастных путников. Малица Сорни-Най украшена сотнями черепов, лицо измазано жертвенной кровью, на унтах - вышивка из костей. Единственный способ усмирить злую Сорни-Най, успокоить ее гнев - принести жертву из девяти оленей, девяти белых гусей или девяти молодых манси. Тогда рассмеется Сорни-Най, разулыбается, глаза засияют синим огнем; тогда не будет она губить жалкие хижины вогулов, не будет убивать их беззащитных детей и оленей...

  Однажды не принесли положенную жертву, забыли вогулы о гневе Золотой Бабы. И в тот же год всю долину залило кипящей водой, все живое погибло, а трава, без которой не могли жить коровки и олешки, не росла много-много лет в проклятой равнине...

НЛО -

ближний разум

Смерть на перевале: Отрывок четвертый